Танцы на «сковородке», мороженое от Снегурочки, автобусы-гармошки, долгострой Бастилия, ключи от квартир под ковриком, китайская деревня на противоположном берегу Амура и начало торговли с Китаем — таким Благовещенск помнят в 80-90-х годах прошлого столетия. В День города нынешние и бывшие жители Благовещенска вспоминают на «АмурЛенте», каким он был.

«Сковородка» — место встречи

Наталья Лахай, 45 лет

— Мы переехали в Благовещенск из поселка Магдагачи перед нашими с сестрой старшими классами школы — во второй половине 80-х. Поэтому памятным для нас местом в этот период стала известная, пожалуй, каждому горожанину танцплощадка «сковородка» в Городском парке.

Названа она так была потому, что была круглой формы. Располагалась она перед «чертовым колесом» и одной стороной выходила на набережную. Площадку окружал забор с лавочками, так что можно было посидеть и пообщаться. Но, приходили мы, конечно, танцевать, потому что самая крутая и новая музыка была там. Все по канонам: становились кружком и сумки ставили в центр круга, чтобы ничего не украли.

«Сковородка» открывалась первого мая и закрывалась в конце сентября. Молодежь ходила туда танцевать с 19:00 до 22:00. Понедельник был выходным днем. Несмотря на то, что на танцы стекалась вся благовещенская молодежь (а население города в 1987-м году насчитывало 202 тысячи человек — прим. ред.), места хватало всем.

Когда шли в парк на танцы, все подходили к Снегурочке и покупали мороженое. Перед «сковородкой» обязательно заходили в блинную — маленькое кафе за домом губернатора, в центре парка.

Вход на танцплощадку был по билетам, а если нужно было выйти, то на выходе бабушки выдавали жетоны, которые по возвращению на танцплощадку, отдавали. Если оставалось время, то качались на качелях-лодочках и крутились на «Сюрпризе». И почему-то все фотографировались с металлической скульптурой оленей.

«Вихрь» был другой, звался «Ромашкой» и находился в другой части парка. Еще был тир и комната смеха с кривыми зеркалами. Для детей были «Солнышко», «Лошадки» и маленькие «Лодочки». Была площадка для танцев и для тех, кому за 30 лет, называлась «Зеленая».

На «сковородку» надевали все самое модное: шнурки и обувь электро-розового, зеленого и желтого цветов, белые шанхайки, трикотажные кофты с полосками из узоров и белыми воротниками. А еще резиновые мыльницы — обычные и на шнурках. Все девчонки красили губы одинаковой польской перламутровой розовой помадой, а потом и китайскими подделками. Косметику покупали в универмаге, тогда практически все покупали в универмаге. Еще одним местом, где можно было найти обувь и одежду — это военный универмаг на Мухина. Там мы с сестрой покупали платья и пальто.

Чего уж скрывать, драки на «сковородке» бывали. Но чаще дрались не из-за кого-то, а район на район: «Бугор», «Чайка», «Микраха», «Центр», «Спичка», «Хлопка», «КПП». В то же время все общались и дружили не только с ребятами со своего района, поэтому всегда много чего знали друг о друге, в том числе и кто с кем встречается.

Гастроном: «Я думала, что попала в коммунизм»

Ирина Ворошилова,  55 лет

— В Благовещенск я впервые приехала в 1980 году из Хабаровска в гости к своему жениху. В то время город был закрытым, приехала по вызову. На станции неподалеку от города поезд останавливался, заходили пограничники, проверяли паспорта. У приезжих с собой должен был быть бланк-приглашение, к кому едешь в гости.

Первым делом жених мне устроил экскурсию по городу. Мы проезжали мимо нынешнего Общественно-культурного центра, а тогда это было начало строительства будущего драматического театра. И он мне с гордостью говорил, что таких зданий будет чуть ли не два во всем Советском Союзе, его достоят на следующий год! Я вышла замуж, родила двух детей, а потом еще много лет писала статьи о том, когда же достоят Бастилию.

Второе, что меня поразило в маленьком городке, который мне напоминал большую деревню по сравнению с Хабаровском и другими крупными городами, где я бывала, так это — гастроном! Мы прогуляли целый день и пошли в магазин за полчаса до закрытия. Гастроном работал до 10 часов вечера. Заходим в гастроном — и я онемела! В это время в Хабаровске приходилось занимать очередь в 6 часов утра за творогом — там были перебои с молочными продуктами. А тут мы заходим и передо мной посреди зала длинный огромный холодильник, в котором стояли бутылки с молоком, сметаной, сливками разнообразной жирности, варенец, творог разных видов. И все это можно было купить без очереди. Я думала, я попала в коммунизм!

А потом мы гуляли до двух часов ночи. Меня поразило, что люди гуляют ночью, свободно и никто никого не убивает. Преступности в городе почти не было. Я выросла в центре Хабаровске, и я с детских лет привыкла, что было много нападений на людей, что невозможно было пройти по городу, без оглядки. Я сказала: «Это город моей мечты, и я из него никогда не уеду!» И хотя у меня было гораздо больше перспектив в Хабаровске, я осталась здесь.

«Смеялись все: и «кирпичи», и китайцы, и таможенники»

Роман Водяник, 40 лет

— На фото — китайская таможня 1997 года, я — справа, слева — мой одноклассник Леха Намаконов. На каждом из нас — по двое женских джинсов, три спортивных костюма и две женские дубленки. И по паре кроссовок подмышками, связанных веревкой через шею. И это в +30.

«Кирпичом» я отъездил три лета после того, как пришел из армии. «Кирпичи» возили товар для тех китайцев, которые безвылазно торговали на Центральном рынке в Благовещенске.

Товар нужно было доставлять каждый день и это делали русские. Чтобы на том берегу тебе его отдали, естественно, тебя должны были знать. Поэтому в систему попадали через знакомых. Они везли тебя в Хэйхэ, показывали китайцам и говорили, что, вот, с этим парнем можно работать. И начинались будни «кирпича».

Рано утром ты первым теплоходом выезжал в Хэйхэ. Там на острове Большой Хэйхэ в старой таможне сидели те самые китайцы, которые должны были отдать тебе товар на провоз. На бумажке китаец писал адрес получателя, количество товара, которое ты взял с собой, например, 50 пар джинсов. И ты поехал. Вечером, по возвращению в город, ты довозил товар до адресата, отдавал его. Если все было нормально, с тобой тут же рассчитывались.

За два дня я зарабатывал больше, чем у мамы пенсия. За два месяца я отъездил загранпаспорт старого образца, в котором было 20 страниц. И так жили все. Из десяти благовещенцев девять это проходили.

Периодически на русской таможне нас «разводили». Таможенники ведь не идиоты. По законодательству можно было провозить 50 килограммов на одного человека и не более пяти единиц одноименного товара. Ездили каждый день, товара было много и понятно, что все это — не для личного пользования. И периодически работники пропускного пункта все же смотрели на количество печатей в твоем паспорте и отправляли на «развод» — оплату в кассе таможенной пошлины.

На фото мы выглядим потешно, потому что все, что можно было надеть и примотать на себя, надевали и приматывали и провозили сверх нормы. Шли в двух дубленках летом, проходили в двери только боком и иногда так хохотали…  Смеялись все: и сами «кирпичи», и китайцы, и таможенники на обоих берегах. Иногда этот цирк таможенникам надоедал, и они требовали снять это все с себя, положить на весы и доплатить за перевес. Было не обидно. Даже если раз в пять дней ты заплатил пошлину и отработал в минус, то за предыдущие ты все окупал. Все довольны, баланс соблюден.

Когда вещей не хватало, добирались водкой, потому что спихнуть ее было легче легкого. На человека было положено пять литров или шесть, в общем, одна коробка. Водку продавали прямо на китайской таможне — вагончик стоял на причале. Однажды мы с напарником уже забились товаром и поняли, что можно еще алкоголь купить. Товарищ пролез на корабль, сумки я ему перекидал и поскакал за водкой.

Бегу обратно, народ уже стоит стеной — ждет следующего рейса. У трапа я не нахожу пограничника, который проверяет паспорт и печати. Кручу головой и не вижу. А тороплюсь же — теплоход вот-вот тронется. Пограничника не увидел и туда — на трап, и тут меня рука сзади хвать за шиворот. Я поворачиваюсь, а он стоял — просто в дождевике, и отвернулся видимо. А я же паспорт ему не показал, получается, нарушение. Отдаю ему паспорт, он открыл, посмотрел и засунул его себе в карман. Я знал китайский, объяснил, что, мол, извини, не заметил, торопился на корабль, отдай, пожалуйста. Он молчит и смотрит на меня. А я думаю: «Что делать? Ругаться нельзя, драться нельзя. Денег у меня — копейки, которые вряд ли его заинтересуют. А если не попаду сейчас, то все. Задержка дикая, приплыву только через два часа, напарник со всем этим добром один не выгрузится, освободимся после полуночи».

Товарищ мой смотрит, чем все дело кончится. А двери закрываются, заводится двигатель теплохода, канаты отвязывают. Пограничник стоит. Взгляд на меня, взгляд на корабль. Корабль начал отходить, нос поворачивает уже, карма тоже пошла. И в этот момент пограничник отдает паспорт. Водку я отдал уже, поэтому налегке, с паспортом в зубах разгоняюсь по трапу и прыгаю, хотя до теплохода — метра полтора-два. В итоге успел зацепиться за ограждения. Залез на судно. Зубы разжал — челюсть аж свело от напряжения. Корочку паспорта я прокусил, а на документе остались следы от зубов. Так с этими отметинами и ездил.

Недели две поездишь и падаешь с ног, потому что уходишь рано утром — на таможне собирались в 7-8 часов. Людей ездило очень много, тысячи человек ежедневно. Теплоходы были полные, обратно — с товаром — вообще битком. Уже в Благовещенске пока развезешь перемещенный через границу товар по адресатам, начинало светать… Ты приходишь домой, пьешь чай, говоришь маме «Привет» и едешь обратно. Реально валишься с ног. Потом берешь паузу, высыпаешься, выходишь из дома и удивляешься, что вокруг русские.

По этажам областной больницы на велосипедах

Алексей Синяков, 42 года

— Мы переехали в третий микрорайон в октябре 1982 года, нам здесь дали квартиру. Наш дом находится рядом с улицей Воронкова между Студенческой и Василенко. В то время в третьем микрорайоне было всего несколько домов. Наш и соседний  стояли на отшибе, больше в округе почти ничего не было. Были НИИ сои и технологический институт (сейчас главный корпус АмГУ — прим. ред.). До самой аэропортовской трассы были поля, на которых выращивали смородину. Там, где сейчас улица Воронкова, текла речка — настоящая, с берегами, вокруг нее росли деревья. Мы летом играли возле нее — прыгали с тарзанки, катались на велосипедах. Речку возле дома все называли Вонючкой. В нее сливались две реки. Одна приходила откуда-то из полей, со свинарника. Вода была зеленого цвета и сильно воняла. А вторая речка была выше и текла из Чигиринского водохранилища. Там вода была нормальной. Мы перегораживали эту речку дорожным знаком — получалась запруда, в ней мы и купались.

Лягушек было столько, что невозможно было пройти — сплошной ковер из лягушек! Машинам и людям приходилось передвигаться прямо по ним. Однажды с двоюродным братом взяли трехлитровую банку и насобирали в нее лягушек до самого верха. Пришли к нам домой и вывалили их ванную. Наши мамы чуть в обморок не упали, когда вернулись домой.

Помню, когда начали строить областную больницу. Это была примерно середина 80-х. Стройку сначала обнесли забором и колючей проволокой. Говорили, что там должны были работать зэки. И мы там зимой играли в партизанов — концлагерь освобождали. Потому что там все было по-настоящему — колючая проволока, деревянный забор, вышки, фонари. Но зэков там, по-моему, в итоге не было. Позже на стройку привезли китайцев. Помню, они однажды побоище устроили, милиция приезжала. Кажется, жители разных провинций что-то не поделили между собой.

Сначала в будущей больнице возвели внутренние конструкции, стен не было. Мы катались на велосипедах по этажам, в котлованах купались, лазали по подземным переходам.

Там, где сейчас продуктовый магазин и аптека «Амурфармации» на Студенческой, было большое озеро. На берегу был привязан плот. Я шел из школы, переплывал на плоту озеро, привязывал его на другом берегу и шел дальше домой. Учился я в 13-й школе на улице Дьяченко, и самым расслабленным шагом дорога домой могла занимать минут 30. Уроки заканчивались в 12, а домой я приходил в лучшем случае к пяти часам вечера — по дороге было множество увлекательных занятий.